Пико Айер родился в 1957 году в Англии, в Оксфорде, в индийской семье. Детство провел в Англии и Калифорнии. Поступил в Итон, где был удостоен королевской стипендии. Закончил Оксфорд с наивысшим для всего университета баллом, получил степень бакалавра с отличием по двум дисциплинам. После окончания преподавал английский язык и литературу в Гарвардском университете.
С 1982 года пишет материалы для журнала Time, в основном эссе, а также литературные, театральные и телевизионные рецензии. Состоит постоянным автором в целом ряде журналов различных стран мира. Так, например, в New York Review of Books он рецензирует художественную литературу, в журнале Smithsonian пишет об истории, в Harper’s Magazine — о феномене «мировой деревни», в Tricycle — о буддизме, а также иногда о спорте в Sports Illustrated.
Его первая книга Video Night in Kathmandu переиздавалась одиннадцать раз; вторая — The Lady and the Monk — стала финалистом конкурса Los Angeles Times. Последующие — Falling Off the Map, Cuba and the Tight и Tropical Classical — многократно переиздавались в целом ряде стран. В январе 1995 года в Utne Reader наряду с Вацлавом Гавелом и Наумом Хомским он был назван в числе «100 провидцев, способных изменить жизнь людей». Большую часть времени живет в Японии.
Всё больше и больше людей по всему миру живут в странах, далёких от их родных краёв. Писатель Пико Айер, который сам имеет три или четыре «происхождения», обдумывает значение слова «дом», удовольствие от путешествий и спокойствие оставаться на месте.
Откуда вы? Это очень простой вопрос, однако в наши дни, конечно, на простые вопросы дают всё более сложные ответы.
Люди всегда спрашивают, откуда я родом, ожидая, что я скажу: «Я из Индии». Они абсолютно правы, поскольку в моих жилах течёт индийская кровь, и все мои предки родом из Индии. Правда, я не прожил там ни одного дня. Я не могу сказать ни одного слова ни на одном из более чем 22 000 диалектов этого языка. Так что я не думаю, что действительно заслужил право называть себя индийцем. И если вопрос «Откуда ты?» означает «Где ты родился, вырос и обучался?», тогда я на 100% из той маленькой забавной страны, известной как Англия, правда, я уехал из Англии, как только я получил высшее образование. За всё то время пока я рос, я был единственным ребёнком во всех классах, кто не стал походить на классических английских героев из наших учебников.
И если вопрос «Откуда ты?» означает «Где ты платишь налоги? Где ты посещаешь врача и стоматолога?», тогда я, несомненно, из Соединённых Штатов, где я прожил последних 48 лет, начиная с малого возраста. Правда, в течение многих лет я должен был носить с собой эту маленькую розовую карточку с зелёными полосками поперёк лица, которая определяла меня как иностранца. На самом деле чем дольше я жил там, тем больше чувствовал себя иностранцем.
А если вопрос «Откуда ты?» означает «Какое место западает тебе в душу, и где ты пытаешься провести бо́льшую часть своего времени?» Тогда я японец, потому что последние 25 лет я стараюсь как можно чаще бывать в Японии. Правда, всё это время я там по туристической визе, и я уверен, что немногие жители Японии хотели бы считать меня своим.
Я всё это говорю, просто чтобы подчеркнуть, насколько несовременно и однозначно моё происхождение, потому что когда я приезжаю в Гонконг, Сидней или Ванкувер, большинство детей, которых я встречаю, намного более интернациональны и мультикультурны, чем я. И у них есть один дом, который ассоциируется с родителями, другой ассоциируется с друзьями, а третий, возможно, связан с местом, где они часто бывают, четвёртый же — с местом, где они мечтают жить, и много других мест помимо этого. Всю свою жизнь они будут собирать части различных мест и складывать их вместе в единый витраж. Дом для них является незавершённым проектом. Они постоянно обновляют его, исправляют и улучшают.
Всё больше и больше людей связывают дом не с куском земли, а, например, с частью души. Если кто-то вдруг спросит меня: «Где твой дом?», я подумаю о своей возлюбленной или близком друге, или песнях, которые путешествуют со мной, где бы я не находился.
И хотя я всегда так чувствовал, в действительности, это чувство пришло ко мне несколько лет назад, когда я поднимался по лестнице в доме моих родителей в Калифорнии. Я посмотрел через окна гостиной и увидел, что мы окружены 20-метровым пламенем, одним из тех, что регулярно покрывают холмы Калифорнии и другие подобные места. Три часа спустя огонь полностью уничтожил мой дом и всё, что было в нём, кроме меня. И когда я проснулся на следующее утро, я ночевал у друга на полу, единственное в мире, что было у меня, — это зубная щётка, которую я только что купил в круглосуточном магазине. Если бы кто-нибудь тогда спросил меня: «Где твой дом?», я не смог бы указать на какое-либо сооружение. Моим домом должно было быть всё, что я нёс с собой внутри.
И я считаю, что во многом это потрясающее открытие. Когда родились мои дедушка и бабушка, они в значительной степени обладали чувством собственного дома, чувством общности, даже чувством неприязни, возложенном на них при рождении, и не имели большой возможности ступить за пределы этого менталитета. А сейчас по крайней мере некоторые из нас могут выбрать своё чувство дома, создать своё чувство общности, смоделировать самоощущение и при этом, возможно, ступить немного за границу чёрного и белого эпохи наших дедушек и бабушек. Не случайно президент сильнейшей нации на Земле наполовину кениец, рос в Индонезии, а его шурин наполовину китаец и наполовину канадец.
Число людей, живущих не в своих странах, сейчас подходит к 220 миллионам, и это почти невообразимое число. Это означает, что если взять всё население Канады и всё население Австралии, затем снова население Австралии и население Канады и удвоить это число, то у вас всё равно будет меньше людей, чем тех, которые принадлежат к числу мигрантов. А число людей, живущих за пределами национальных государств, возрастает настолько быстро — до 64 миллионов за последние 12 лет — что скоро нас будет больше, чем американцев. Мы уже представляем пятую по величине нацию на Земле. В самом крупном городе Канады, Торонто, средний житель сегодня — это, обычно, иностранец, родившийся в совсем другой стране.
Я всегда думал, что прелесть окружения иностранцами в том, что твои чувства никогда не дремлют. Ты не можешь принимать что-либо как данное. Путешествовать для меня — это как быть влюблённым, потому что в один миг все твои чувства и ощущения возбуждены. Внезапно тебе открывается тайное устройство мира. Как говорил Марсель Пруст: «Настоящее открытие — это не поиск новых земель, это взгляд на мир новыми глазами». И, конечно, когда ты смотришь на мир другими глазами, даже старые образы, даже твой дом становится другими.
Множество людей, живущих вне своей страны, — беженцы, которые не хотели покидать свой дом, они жаждут вернуться домой. Думаю, что для счастливчиков эпоха передвижения открывает новые интригующие возможности. Несомненно, когда я путешествую, особенно по большим городам мира, обычный человек, которого я встречаю, оказывается, скажем, наполовину кореянкой, наполовину немкой, и живёт она в Париже.
Как только она встречает парня, который наполовину таец, наполовину канадец, родом из Эдинбурга, она узнаёт в нём родную душу. Она понимает, что она, вероятно, имеет с ним намного больше общего, чем с кем-либо из Кореи или Германии. Так они становятся друзьями. Они влюбляются. И уезжают в Нью-Йорк. Или Эдинбург. И маленькая девочка, которая появится на свет в их союзе, будет, конечно, не из Кореи, или Германии, или Франции, или Таиланда, или Шотландии или Канады, или даже Америки.
Она будет замечательной и постоянно развивающейся смесью всех этих мест. И, возможно, то, как эта молодая женщина мечтает о мире, пишет о мире, думает о мире, могло быть совершенно другим, ведь всё это зависит от почти беспрецедентного смешения культур. Место, откуда ты, теперь гораздо менее важно, чем то место, куда ты собираешься. Всё больше и больше нас коренится в будущем или настоящем, нежели в прошлом. И дом, как мы знаем, — это не просто место, где тебе случилось родиться. Это место, где ты становишься собой.
И всё же есть одна проблема с перемещением: очень сложно завести отношения, когда ты в невесомости. Несколько лет назад я заметил, что налетал один миллион километров с авиакомпанией Юнайтед Эйрлайнс. Вы все знаете об этой сумасшедшей системе: шесть дней в аду, а седьмой день — выходной.
И я начал думать, что переезды действительно дарят чувство покоя, и можно прийти к тому, чтобы рассматривать их в перспективе.
Спустя восемь месяцев после того, как сгорел мой дом, я встретил друга, который преподавал в местной средней школе. Он сказал: «У меня есть для тебя отличное место».
«Правда?» — сказал я. Я всегда отношусь скептически, когда люди говорят нечто подобное.
«Серьёзно, — продолжал он, — всего лишь в трёх часах езды на машине. Оно не очень дорогое, и ты, скорей всего, не бывал в таких местах».
«Хм, — я был слегка заинтригован. — Что это?»
«Ну, — тут мой друг хмыкнул и пробормотал, — ну, это католическое уединённое жилище».
Зря он это сказал. Я 15 лет учился в англиканских школах, так что мне на всю жизнь хватило крестов и библейских книг. На несколько жизней, если хотите. Но мой друг меня уверил, что ни он, ни большинство других студентов не являются католиками, однако он брал там уроки каждую весну. И пока он учился, даже самому неугомонному и отвлекающемуся 15-летнему парню из Калифорнии хватало всего трёх дней в тишине на успокоение и очищение. Он нашёл себя.
Я подумал: «Всё, что сработало для 15-летнего парня, должно сработать и для меня». Я сел в машину и ехал три часа на север по побережью. Дороги становились всё более пустыми и узкими, а затем я повернул на ещё более узкий путь, едва проложенный, который извивался на протяжении трёх километров к вершине горы. Когда я вышел из машины, воздух пульсировал. Всё место было абсолютно тихим, но тишина не была просто отсутствием шума. В ней присутствовала некая энергия и оживление. А у моих ног было прекрасное неподвижное синее плато Тихого океана.
Вокруг меня было 320 гектаров дикого сухого кустарника. Я спустился в комнату, в которой должен был спать. Она была небольшой, но очень удобной, в ней была кровать, кресло-качалка, длинный стол и ещё более длинные окна, выходящие на маленький окружённый стеной сад. Ещё там были 370 метров золотой травы пампасов, спускающейся к морю. Я сел и начал писать, писать и ещё раз писать, хоть я и пришёл туда, чтобы тут же уехать.
Я закончил через четыре часа. Наступила ночь. Я стоял под этим великолепным звёздным небом, я мог видеть габаритные огни автомобилей, исчезающих за мысами в 20 километрах к югу. Казалось, что мои проблемы прошлого дня исчезли.
А на следующий день, когда я проснулся без телефонов, телевизоров и компьютеров, казалось, день продлился тысячу часов. Это была полная свобода, которая знакома мне по путешествиям. Но также у меня было глубокое чувство того, что я приехал домой.
Я не религиозен, так что я не ходил на службы. Я не советовался с монахами. Я просто ходил по монастырской дороге и отправлял открытки любимым. Я смотрел на облака, и я делал то, что обычно труднее всего для меня, — я ничего не делал.
Я возвращался туда и понимал, что я делал там свою самую важную работу, невидимо, просто сидя неподвижно, и я несомненно пришёл к самым важным решениям, чего бы я никогда не смог сделать, разрываясь между электронной почтой и очередными встречами.
Я понимал, что что-то во мне действительно взывало к тишине, но, конечно, я не мог этого осознать, потому что я так много бегал туда-сюда. Я был как какой-то сумасшедший парень, который надевает повязку на глаза, а потом жалуется, что ничего не видит. И я вспомнил одну замечательную фразу Сенеки, которую я выучил в детстве. Она звучит так: «Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше».
Конечно, я не предлагаю кому-то пойти в монастырь. Не это главное. Я думаю, что только остановившись, ты поймёшь, куда тебе идти. И только выходя из жизни и мира, ты видишь, что́ тебе больше всего нужно, и находишь дом. Я заметил, что многие сейчас каждое утро сознательно тихо сидят в течение 30 минут, просто собираясь с мыслями. Они сидят в углу комнаты без техники и приборов, или бегают каждый вечер, или оставляют мобильные телефоны дома, когда идут на встречу с другом.
Передвижение — это фантастическая привилегия, оно позволяет нам делать много того, о чём наши дедушки и бабушки никогда не смогли бы мечтать. Но переезды, в конечном счёте, имеют лишь смысл, если у вас есть дом, куда можно вернуться. А дом, в конце концов, — это не просто место, где вы спите. Это место, где вы твёрдо стоите на ногах.
Спасибо.
